Подобно древнему пастуху Нептуновых стад, Клуи допускал до себя далеко не всякого. Он прекрасно умел отличить докучного бедняка от любопытствующего богача, и если даже вторых он встречал не слишком любезно, то первых, как нетрудно догадаться, изгонял без малейшей жалости.

Клуи покоился на вересковом ложе – чудесной, благоухающей лесной постели, обновляемой всего один раз в год, в сентябре месяце.

Было около одиннадцати вечера, погода стояла ясная и прохладная.

Хижину папайи Клуи окружал такой дремучий дубовый лес и такой густой кустарник, что всякий, кто желал навестить отшельника непременно извещал о своем приближении хрустом веток.

Питу наделал шуму в четыре раза больше, чем все прочие посетители, и папаша Клуи, который еще не заснул, поднял голову, чтобы взглянуть на незваного гостя.

В тот день папаша Клуи был зол, как черт. С ним приключилась страшная беда, напрочь отбившая у него желание беседовать даже с самыми приветливыми соседями.

Беда в самом деле была страшная. Ружье, из которого старый солдат пять лет стрелял пулями, и тридцать пять – дробью, взорвалось, когда он целился в очередного кролика.

За тридцать пять лет папаша Клуи впервые промахнулся.

Но дело было не только в упущенном кролике. Два пальца левой руки охотника пострадали при взрыве. Он кое-как остановил кровь с помощью трав, но если себя он еще мог вылечить, то починить взорвавшееся ружье было не в его силах.

А для покупки нового ружья следовало залезть в кубышку, о чем папаша Клуи и думать не хотел; впрочем, предположим даже, что он бы потратил на новое ружье громадную сумму в два луидора, – кто мог поручиться, что это ружье будет служить ему так же верно, как то, что взорвалось у него в руках?

Понятно, что Питу явился более чем некстати. Поэтому, стоило ему взяться за ручку двери, как папаша Клуи издал глухой рык, заставивший командующего арамонской Национальной гвардией попятиться.

Казалось, место папаши Клуи в хижине занял волк или самка кабана, защищающая детенышей.

Питу, знавший сказку о Красной Шапочке, не решался войти.

– Эй, папаша Клуи, – позвал он.

– Ну! – откликнулся лесной житель.

Узнав голос почтенного отшельника, Питу успокоился.

– А-х, это все-таки вы, – сказал он. Войдя в хижину и поклонившись ее хозяину, он любезно произнес:

– Здравствуйте, папаша Клуи.

– Кто там? – спросил раненый.

– Я.

– Кто я?

– Я, Питу.

– Какой еще Питу?

– Анж Питу из Арамона, вы ведь меня знаете.

– Ну и что с того, что вы Анж Питу из Арамона? Какое мне до этого дело?

– Ну и ну, – подобострастно сказал Питу, – папаша Клуи не в настроении, не в добрый час я его разбудил.

– Вы правы, совсем не в добрый.

– Что же мне делать?

– Самое лучшее, что вы можете сделать, – убраться отсюда подобру-поздорову.

– Как? Даже не потолковав с вами?

– О чем нам толковать?

– О том, как помочь мне в моей беде, папаша Клуи.

– Я даром не помогаю.

– А я всегда плачу за помощь.

– Возможно, но от меня теперь помощи ждать не приходится.

– Как так?

– Я разучился убивать.

– Вы разучились убивать? Вы, стреляющий без промаха? Этого не может быть, папаша Клуи!

– Повторяю: ступайте прочь!

– Папаша Клуи, миленький!

– Вы мне надоели.

– Выслушайте меня, не пожалеете.

– Ну, ладно… Выкладывайте, только поживее.

– Вы ведь старый солдат, правда?

– И что с того?

– Так вот, папаша Клуи, мне нужно…

– Скажешь ты наконец что-нибудь путное или нет?

– Мне нужно, чтобы вы научили меня военному искусству.

– Вы спятили?

– Нет, я в здравом уме. Научите меня военному искусству, папаша Клуи, а за ценой я не постою.

– Нет, все-таки этот тип не в своем уме, – грубо оборвал Анжа Питу папаша Клуи, садясь на своем вересковом ложе.

– Папаша Клуи, я вам повторяю, мне нужно научиться военному искусству, а если вы меня ему научите, просите все, чего вам угодно.

Старик привстал и, бросив на Питу хищный взгляд, спросил:

– Все, чего мне угодно?

– Да.

– Так вот: мне угодно иметь ружье.

– О! – сказал Питу. – Как удачно: у меня их целых тридцать четыре.

– У тебя тридцать четыре ружья?

– И тридцать четвертое, которое я взял для самого себя, будет вашим. Отличное ружье с золотым королевским гербом на казенной части.

– Но откуда у тебя это ружье? Надеюсь, ты его не украл?

Питу рассказал отшельнику всю историю ружей – рассказал честно, открыто, весело.

– Ладно, – ответил старый солдат. – Я понял. Я научу тебя стрелять, но у меня болят пальцы.

И он в свой черед поведал Питу о приключившейся с ним беде.

– Насчет ружья не беспокойтесь, – сказал Питу, – считайте, что у вас уже есть новое. Но вот пальцы… Тут дело другое, у меня нет тридцати четырех запасных.

– Пальцы – ерунда, если ты клянешься, что завтра принесешь мне ружье. Пошли.

И он тут же поднялся.

Ночь была лунная, и потоки света лились на поляну, простирающуюся перед хижиной.

Питу и папаша Клуи вышли на эту поляну.

Всякий, кто увидел бы темные силуэты этих двух оживленно размахивающих руками людей среди безлюдного сумеречного пространства, испытал бы беспричинный ужас.

Папаша Клуи взял в руки обломок своего ружья и со вздохом предъявил его Питу. Затем он показал новоявленному ученику, что такое армейская выправка.

Удивительное дело: этот высокий старик, сгорбившийся от постоянных блужданий по лесу, оживился при воспоминании о полковых учениях, высоко поднял седую голову и расправил крепкие широкие плечи.

– Смотри на меня, – говорил он Питу, – смотри внимательно! Чем внимательнее ты будешь смотреть, тем скорее выучишься. А когда запомнишь, как делаю я, попробуешь повторить – тут уж я буду смотреть на тебя.

Питу попробовал.

– Втяни колени, расправь плечи, подними повыше голову; крепче стой на ногах, крепче, черт тебя подери! Ступни у тебя подходящие.

Питу, как умел, исполнил все указания.

– Ладно! – сказал старик. – Пожалуй, вид у тебя вполне благородный.

Питу был чрезвычайно горд тем, что у него благородный вид. Он об этом и не мечтал.

В самом деле, после часа занятий услышать, что у тебя благородный вид! Что же будет через месяц? Того и гляди, твой вид станет величественным…

Поэтому Питу был готов продолжать учебу. Но папаша Клуи решил, что на первый раз достаточно. Вдобавок он не хотел заходить слишком далеко до тех пор, пока не получит обещанного ружья.

– На сегодня хватит, – сказал он. – Раньше чем через четыре дня они все равно ничего не запомнят, а за это время ты успеешь еще два раза побывать у меня.

– Четыре раза! – воскликнул Питу.

– Ишь ты! – осадил его папаша Клуи. – Ты, как я погляжу, парень усердный да длинноногий. Ладно, четыре так четыре; приходи четыре раза. Но предупреждаю: сегодня луна в последней четверти; завтра в лесу будет совсем темно.

– Тогда мы будем заниматься в гроте, – отвечал Питу.

– И ты принесешь с собой свечу.

– Хоть две.

– Хорошо. А ружье?

– Вы его получите завтра.

– Надеюсь. Посмотрим, что ты запомнил из моих уроков.

Питу показал все, чему научился, и заслужил похвалу. На радостях он пообещал папаше Клуи пушку.

Затем, поскольку время приближалось к часу ночи, он простился со своим наставником и быстрым шагом – хотя, надо признать, не таким быстрым, как два часа назад, – возвратился в Арамон, где все, от национальных гвардейцев до простых пастухов, спали глубоким сном.

Питу тоже улегся, и ему приснилось, будто он командует многомиллионной армией и зычным голосом, слышным в долине Иосафата, приказывает всему миру, выстроенному во фрунт: «Шагом марш! На караул!»

Назавтра он дал или, вернее, передал урок своим подчиненным, причем непринужденность и уверенность его действий подняли его репутацию среди гвардейцев на недосягаемую высоту.

О слава, легкокрылый мотылек!